Одна из освобожденных 21 июня политических заключенных — бывшая доцентка кафедры итальянского языка Минского государственного лингвистического университета Наталья Дулина. В 2023-м ее приговорили к 3,5 года заключения. До выхода из колонии женщине оставалось полгода. Наталья Дулина рассказала «Зеркалу», что не писала прошение на помилование, но несмотря на это оказалась в Вильнюсе.
— Как вы считаете, почему решили освободить вас именно сегодня?
— Я не знаю. Мне кажется, что это было немножко «не по адресу». Мне оставалось сидеть полгода, и я была вполне в силах дотянуть до конца. Я не признавала вины, не писала ходатайство о помиловании. Более того, я категорически отказалась это делать.
Хотя у нас в колонии были женщины, которые писали. Приезжали люди из прокуратуры, из разных органов из Минска, с некоторыми разговаривали, предлагали — они соглашались или не соглашались. Некоторых «окучивали» и «обрабатывали», скажем так. Это делали местные сотрудники колонии. Но я из всего этого выпала. Почему выбор пал именно на меня, не знаю. Мне кажется, я достаточно средний человек. А что касается моего срока, он вообще смешной по сравнению с другими. А почему сейчас? Насколько я поняла из объяснений американских представителей, это только начало и таким образом будут пытаться вытянуть всех.
— Когда стало понятно, что вас освобождают?
— Только когда мы подъехали к границе. С нас наконец сняли, вернее, разрешили снять мешки с головы. Уже увидев американцев и услышав, что они говорят, мы поняли, что нас освободили и везут в Вильнюс. А до этого не знали.
Не знаю, как другие — может, они догадывались. У меня были разные мысли, но узнала я об этом именно в тот момент. Два дня пребывала в неведении.
— Когда вас увезли из колонии?
— В пятницу утром, в пять часов, в мой отряд пришли сотрудники колонии. Как выяснилось, они пришли также и в отряд к женщине, которую освободили вместе со мной (речь о политзаключенной Галине Краснянской. — Прим. ред.). Нам сказали забрать все вещи и повели в помещение возле контрольного пункта, где обычно ожидают те, кого освобождают. У нас уже было несколько волн помилований. И даже другие осужденные говорили, что, судя по всему, нас освобождают.
Но все было очень странно. Вещи упаковали без нас, отвели в то место, где выезд из колонии. На этом пятачке стоял микроавтобус, были люди в балаклавах и собака. Так не освобождают. Мы видели кадры с предыдущих освобождений — нам их показывали. И поняли: тут что-то не то.
Нас посадили в этот микроавтобус, пристегнули наручники и надели медицинские маски на глаза, чтобы мы ничего не видели. Мы поехали и не понимали куда. Вариантов было много. Выглядело это как какое-нибудь бандитское похищение. Совершенно непонятно, что происходит.
Потом привезли в СИЗО КГБ, там мы переночевали. Ничего нам опять-таки не говорили. На следующее утро, то есть сегодня рано, сказали: «Вещи все соберите, держите наготове, скоро вас будут отсюда уводить». Мы спросили, что происходит. Ответили, что не знают.
Затем опять вывели, уже не в медицинских масках, а с мешком на голове — он как балаклава, но без прорезей. Посадили в микроавтобус, и мы поехали. И вот на границе с нас это сняли. Только тогда мы поняли, что к чему.
— Вы преподаватель, но оказались в тюрьме. Это место не похоже на университетскую кафедру. Как вы там себя чувствовали?
— Принцип в том, что все там равны. Но, как у Джорджа Оруэлла, «все животные равны, но некоторые равнее» (цитата из книги писателя «Скотный двор». — Прим. ред.). В любой закрытой организации есть те, кто лучше устраивается, и те, кто хуже. В целом это такая полуармия, очень плохой пионерский лагерь.
Я условия игры сразу приняла, потому что… Ну, а что делать. Каких-то изощренностей именно по отношению ко мне не было. Что касается злоупотреблений, скажем, они есть, как и везде. Я не хочу никого обелять или очернять. Но меня это не удивляет, потому что там содержатся разные люди. У них разные статьи, разные преступления. Там очень много убийц. Убийцы есть разные: кто-то, если бы мог повторить, сделал бы это еще раз. У кого-то был выбор между своей жизнью и жизнью того, кого он в итоге убил. Были и детоубийцы. У них очень большие сроки, как правило.
Но в целом ощущение, что в этом месте все объяснимо и не удивительно, как и что происходит. Как сотрудники администрации пытаются наказывать, влиять, держать, так скажем, в «хорошей форме»… Все это объяснимо. Есть только одна ошибка, что там находятся такие, как я. Нам там просто делать нечего.
Что же касается того, как выжить в этом во всем… Знаете, неважно, на кафедрах я раньше работала или где-то еще. Тут важен определенный настрой и немножко отстраненное от всего отношение. Оно спасает. А я уже человек опытный, взрослый. Физически все можно перенести. Я даже была в ШИЗО, в этом диком холоде. Но как-то справлялась.
— Как ваше заключение отразилось на здоровье? Как вы себя чувствуете?
— Вы знаете, нормально. Дело в том, что у меня был большой плюс: я на пенсии и поэтому не работала там. Мое времяпрепровождение было более спокойное, менее нервное.
Поскольку у меня нет хронических заболеваний, то я довольно спокойно это перенесла. В отличие от тех людей, которых я видела. В колонии по телевизору я увидела интервью Юрия Зенковича — и не узнала его. Если бы я не знала, что это Зенкович и о чем речь, то, глядя на этого человека, я бы не поняла, что это он. Изменился жутко, очень худой. То же самое — Сергей Тихановский. Он похудел очень сильно.
Что касается меня, то особых проблем нет. Ну, какие-то моменты — зрение посадила, но это неудивительно, оно у меня и так не очень хорошее. А так, в общем, вполне себе не критично.
